севастопольских перевязочных пунктах и уничтожил этим господствовавший там

хаос. Я горжусь этой заслугой, хотя ее и забыл сочинитель "Очерков

медицинской части в 1854-1856 гг.".

Пирогов первый предложил широко использовать (при нужде) госпитальные

палатки при размещении раненых после подачи им первой помощи, указывая в

то же время, что и здесь три четверти из общего числа коек „должны

оставаться пустыми на случай нужды". „Госпитальные палатки, — пишет Пирогов

в письме к своему ученику и другу К. К. Зейдлицу из Севастополя, — числом

около четырехсот, с двадцатью койками каждая, тоже не должны бы приютить

более двух тысяч больных, а прочие должны оставаться пустыми на случай

нужды. Как только число больных превысит две тысячи, излишек тотчас должен

быть удален постоянной транспортировкой".

Свой опыт и знания в военно-медицинском деле Пирогов изложил в двадцати

пунктах, объединенных под названием „Основные начала моей полевой хирургии"

— во второй части книги „Военно-врачебное дело", 1879 г. В первом пункте

этих „Основных начал" Пирогов писал: „Война—это травматическая эпидемия.

Как при больших эпидемиях всегда недостаточно врачей, так и во время

больших войн всегда в них недостаток". Военно-полевой хирургии Пироговым

посвящены четыре крупных труда: 1) „Медицинский отчет о путешествии по

Кавказу" (изд. 1849 г.); 2) „Начала общей военно-полевой хирургии, взятые

из наблюдений военно-госпитальной практики и воспоминаний о Крымской войне

и Кавказской экспедиции" (изд. 1865—1866 гг.); 3) „Отчет о посещении военно-

санитарных учреждении в Германии, Лотарингии и Эльзасе 1870 г." (изд. 1871

г.) и 4) „Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии

и в тылу действующей армии 1877—1878 гг." (изд. 1879 г.). И в настоящее

время 'в основе систем врачебной помощи на поле сражения лежат в общем те

начала, которые выработаны еще Н. И. Пироговым. Это признавали и хирурги

прошлого: Е. Бергман, Н. А. Вельяминов, В. И. Разумовский, В. А. Оппель и

др. Это признают и современные хирурги-клиницисты и военно-полевые хирурги

— Ахутин, Н. Н. Бурденко, В. С. Левит, И. Г. Руфанов 'и ряд других.

„Сейчас, когда наша медицинская общественность,

•выполняя свой долг перед Родиной, прониклась необходимостью повышать

обороноспособность страны, эти работы Пирогова приобретают особое

значение",— писал академик Бурденко в 1941 г. Опыт Крымской кампании не

прошел для Пирогова бесследно. Он лег в основу его многих классических и

ценнейших трудов.

Пирогов дал классическое определение шока, которое до сих пор цитируется

во всех руководствах и почти в каждой статье, посвященной учению о шоке. Он

дал описание, не превзойденное еще и сейчас, клинической картины

травматического шока или, как Пирогов называл: „Общее окоченение тела —

травматический торпор или ступор"

„С оторванною рукою или ногою лежит такой окоченелый на перевязочном

пункте неподвижно; он не кричит, не вопит, не жалуется, не принимает ни в

чем участия и ничего не требует; тело его холодно, лицо бледно, как у

трупа; взгляд неподвижен и обращен вдаль; пульс — как нитка, едва заметен

под пальцем и с частыми перемежками. На вопросы окоченелый или вовсе не

отвечает, или только про себя, чуть слышным шепотом; дыхание также едва

приметно. Рана и кожа почти вовсе нечувствительны; но если большой нерв,

висящий из раны, будет чем-нибудь раздражен, то больной одним легким

сокращением личных мускулов обнаруживает признак чувства. Иногда это

состояние проходит через несколько часов от употребления возбуждающих

средств; иногда же оно продолжается без перемены до самой смерти.

Окоченения нельзя объяснить большою потерею крови и слабостью от анемии;

нередко окоченелый раненый не имел вовсе кровотечения, да и те раненые,

которые приносятся на перевязочный пункт с сильным кровотечением, вовсе не

таковы: они лежат или в глубоком обмороке или в судорогах. При окоченении

нет ни судорог, ни обморока. Его нельзя считать и за сотрясение мозга.

Окоченелый не потерял совершенно сознания; он не то, что вовсе не сознает

своего страдания, он как будто бы весь в него погрузился, как будто затих и

окоченел в нем".

Замечательно, что „клинические описания Пирогова настолько полны,

настолько ярки и точны, что каждый из нас, хирургов, хотя бы и наблюдавший

сотни случаев шока, затруднится что-либо прибавить к описанной Пироговым

клинической картине". — пишет академик Н. Н. Бурденко. В 1854 г." Пирогов

опубликовал свою знаменитую, поистине гениальную, костно-пластическую

операцию стопы, или, как она называлась, „костно-пластическое удлинение

костей голени при вылущении стопы". Операция вскоре получила всеобщее

признание и право гражданства благодаря своему основному принципу —

создания прочного „естественного" протеза, сохранив при этом длину

конечности. Пирогов создал свою операцию совершенно самостоятельно,

убедившись в огромных недостатках и отрицательных чертах операции Сайма.

Однако наши зарубежные „доброжелатели" встретили операцию Пирогова явно

враждебно, „в штыки". Вот что сам Николай Иванович пишет про своих строгих

критиков: „Сайм рассматривает ее (т. е. операцию Пирогова как признак

слабых и шатких хирургических начал. Другой знаменитый английский хирург—

Фергюссон уверяет своих читателей, что я сам отказался от моей

остеопластики. С чего это он взял — богу известно; может быть, он судил по

моему письму к одному лондонскому врачу, осведомлявшемуся у меня о

результатах. "Я не забочусь о них" отвечал я, предоставляя решить времени,

годится ли моя операция или нет. Мальгейн, повторяя вычитанное им у

Фергюссона и не испытав, как видно, однажды моей операции, стращает

читателей омертвением лоскута, невозможностью сращения, свищам» и болью при

хождении, т. е. именно тем, что почти никогда не встречалось.

Беспристрастнее в своих суждениях была современная германская школа".

И дальше Пирогов продолжает: „Моей операций" нечего бояться

соперничества. Ее достоинство не в способе ампутации, а в остеопластике.

Важный принцип, доказанный ею несомненно, что кусок одной кости, находясь в

соединении с мягкими частями, прирастает к другой и служит и к удлинению, и

к отправлению члена.

Но между французскими и английскими хирургами; есть такие, которые не верят

даже в возможность «остеопластики или же приписывают ей недостатки, никем,

кроме их самих, не замеченные; беда, разумеется, вся в том, что моя

остеопластика изобретена 'не ими..." В другом месте Пирогов пишет: „Моя

остеопластика ноги, несмотря на то, что Штромейер сомневается в ее выгодах,

а Сейм упрекает меня ею, взяла все-таки свое и заняла почетное место в

хирургии. Не говоря уже об успешных ее исходах, которые я сам наблюдал, она

дала отличные результаты Хелиусу (в Гейдельберге), Лингарту (в Вюрцбурге),

Бушу (в Бонне), Бильроту (в Цюрихе), Нейдерферу "(в Италианскую войну) и

Земешкевичу (моему ученику, в Крымскую войну); Нейдерфер думал прежде, что

после моей остеопластики случается одно из двух: или prima intentio, или

неуспех (Handbuch 'der Kriegschirurgie, стр. 365), но в последнюю

голштинскую войну он должен был в этом разубедиться..."'.

Сейчас, спустя почти 100 лет со дня опубликования остеопластической

ампутации Пирогова, и сравнивая ее с операцией Сайма, уместно сказать

словами поэта: "Как эта лампада бледнеет пред ясным восходом зари", так

операция Сайма меркнет и блекнет перед гениальной остеопластической

операцией Пирогова. Если первое время, вследствие еще не выяснившихся

отдаленных результатов, а, может быть, и по другим побуждениям, находились

противники этой операции среди западноевропейских хирургов, но в настоящее

время таковых уже нет: операция Пирогова признана всем образованным

медицинским миром; описание ее вошло во все руководства и студенческие

учебники по оперативной хирургии, и в настоящее время можно смело сказать:

костно-пластическая ампутация по способу Пирогова — бессмертна.

Великая идея этой операции Пирогова дала толчок sk дальнейшему развитию

остеопластики как на стопе, так и на прочих местах. В 1857 г., т. е. ровно

через три года после опубликования в печати Пироговым «своей

остеопластической операции, по принципу ее «появляется операция Миланского

хирурга Рокко- Гритти (с надколенником), усовершенствованная русским

профессором Гельсингфорсского университета Ю. К. Шимановским (1859 г.) и

позже—русским ортопедом Альбрехтом (1927 г.). Далее возникают

остеопластические операции: Владимирова, Левшина и Спасокукоцкого (на

стопе), Сабанеева, Делицына, Абражанова (на коленном суставе), Зененко,

Боброва (на позвоночнике) и т.д.— это одна из многих глав хирургии,

разработанных преимущественно русскими хирургами, как дань уважения памяти

„Отца русской хирургии".

Несколько слов о замороженных распилах Пирогова, или о так называемой

„ледяной скульптуре" — „ледяной анатомии" Пирогова.

Нестор русской хирургии, Василий Иванович Разумовский, в 1910 г. о

замороженных распилах Пирогова писал следующее: „Его гений использовал наши

северные морозы на благо человечества. Пирогов с его энергией,

свойственной, может быть, только гениальным натурам, приступил к

колоссальному анатомическому труду... И в результате многолетних, неусыпных

трудов — бессмертный памятник, не имеющий себе равного. Этот труд

обессмертил имя Пирогова и доказал, что русская научная медицина имеет

право на уважение всего образованного мира".

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5